Разломанный надвое

«Гранатовый сад» - история и впрямь подсмотренная в замочную скважину. О происходящем за высоким забором частного сельского дома. Вот не случалось с вами такого? – кто-то из знакомых рассказал какую-то неприятную и шокирующую правду о ваших соседях, и вы вроде знаете их сто лет, но о таком… даже в страшном сне не приснится.  

Несмотря на то, что работа над фильмом была закончена этой весной, картина азербайджанского режиссера уже имеет успешную фестивальную историю – она приняла участие в программе Международного фестиваля в Карловых Варах, а также стала одним из победителей XIII Международного кинофестиваля «Евразия» в Киргизии. Здесь азербайджанский актер Курбан Исмайлов стал обладателем приза за «Лучшую мужскую роль» фестиваля, а сама картина получила Специальный приз от жюри кинофестиваля.  

Сценарий имеет явные переклички с «Вишневом садом» Чехова, но это не передергивание сюжета известной драмы, а чистое переосмысление великой пьесы. 

Впрочем, никакого кардинального сходства с чеховском сюжетом тут и нет. Общее лишь в глобальной метафоре – если у Чехова сад вишневый, то в азербайджанском прочтение сад соответственно гранатовый. А если сад есть – значит он, наверняка, выступит метафорический жертвой сюжета. 

Тема роковой «кровавости» плода также по-прежнему в силе. Во всем остальном, перипетии истории разнятся как пароход и шхуна – драма «Гранатового сада» поднимает вопросы исключительно современного характера, проблемы азербайджанской глубинки, где чуть ли не каждый третий может оказаться годным типажом этой драмы. И ценность этого фильма именно в его эпохальной актуальности для азербайджанского общества. 

Одна из самых интересных особенностей режиссерского взгляда «Гранатового сада» – это тенденция к авторскому минимализму, сдержанной и аскетичной подачи сюжета, без особых лирических отступлений, в ключе художественного авторского кино, где режиссер имеет особое право не беспокоиться за нервы и внимание зрителя: не нравится – не смотри, надоело – выйди. 

Сквозь этот сюжетный и визуальный минимализм во внешний мир, как сквозь затвор диафрагмы, просачивается особое настроение картины, ее внутренняя композиционность. Она выражена в скупых взглядах и фразах главных героев, в движение камеры, созерцающей и в то же время как бы подсматривающей за героями…

В целом, девяносто процентов действий фильма происходит на территории деревенского дома и сада, где живут и общаются друг с другом трое членов семьи – дед Шамиль (Курбан Исмайлов), невестка Сара (Илаха Гасанова) и ее сын Джалал (Гасан Агаев). Не хватает только четвертого – сына деда Шамиля и отца семейства Габиля (Фархад Самими). Не хватает давно – Габиль немалое количество лет находится на заработках в России, а его сын уже и подзабыл как выглядит папа. Впрочем, скоро появится и он – и в семье на время словно воцарится идиллия. Хотя адаптация мальчика Джалала и матери Сары к подзабытому образу отца и мужа происходит поэтапно и не сразу. Однако, если поначалу отношения между родственниками натянуты и условны, то скоро дойдет и до момента искреннего разговора с сыном и сцены близости с женой на чердаке семейного дома.  Последний эпизод, такой «клубнично-экзотичный» по характеру для нашего национального кино, подан весьма художественно, и даже плоды гранаты, случайно оказавшиеся в порыве страсти в руках у героини, выглядят не наигранным, а естественным символом сцены. 

 
Впрочем, в воздухе, в прямом и переносном смысле, пахнет грозой. Лето закончилось, заканчивается и период межсезонья в гранатовом раю. А Габиль что-то не договаривает членам своей семьи – это ощущают и его отец, и супруга. Тут надо отдать должное блистательной игре всей четверке актеров – каждому из них удалось создать некое внутрикадровое напряжение, притягивающее зрительский взгляд к экрану. 

Курбан Исмайлов так виртуозно «красноречив» своей игрой в сценах без слов. Сам фильм еще и по-своему состоянию близок к пластическому театру, где доминируют не слово, а взгляды и жесты героев. Что более чем характерно для нашего общества – мы редко говорим, то, что думаем. И скорее промолчим в силу условностей восточного менталитета. Не в этом ли главная боль и трагедия героев картины? Есть ощущение, что режиссер намекает и на это тоже.


 
Недосказанность, игра в социальные роли, характерны и амплуа героини Илахи Гасановой. А впрочем, о чем говорить ей со своим свекром, который и сам не уверен ни в завтрашнем дне, ни в собственном сыне, который является моральным «иностранцем» для своих же родственников? 

 

Сара же целиком обращена внутрь себя, ее типаж – маска, персонаж – собирательный шаблон из образов тысячи женщин, терпеливо ждущих своих мужей с просторов необъятной страны-соседа и тихо ломающих себя в этой атмосфере неуверенности и страха от неустойчивого быта. 

Одни из немногих позитивных по настроению эпизодов, происходят также на чердаке семейного дома, где дед и внук укладывают на крышу черепицу, общаются друг друга, разглядывая попутно с высоты ландшафт «гранатового рая». Актерский дуэт в лице Курбана Исмайлова и юного Гасана Агаева очень хорош и неподдельно натурален. Безусловно, стоит должное отдать игре самого младшего члена актерской труппы «Гранатового сада», который так убедителен в кадре на всем протяжение фильма. 

 
Сцены на чердаке символичны не менее, чем многие другие знаковые сцены в фильме – ведь все самое сокровенное происходит с героями именно там - чердак выступает как некий образ личного пространства и искренней близости, в то время как жилое пространство дома и сада – некая метафора общества, где все на виду, фальшиво и на показ. Это мысль, метафорическая находка, поднимает драматургию картины на некую особую высоту.      

Развязка достаточно резка и неожиданна для зрителя – даже неспешный ритм картины словно протестует против такого расклада. Выясняется, что Габиль приехал домой только для того, чтобы забрать деньги от продажи гранатового сада и сбежать вместе с ними. Все ради своей новой семьи, проживающей в России. Вот там, судя по-всему, у него все гладко и связно: дочка ждет и любит своего отца, а гражданская жена действительно радует душу нашего героя. 

«Картинка», визуальный ряд фильма чрезвычайно интересен, хотя к нему есть ряд вопросов. Если постсоветское азербайджанское кино отличалось «дерганным» монтажом и малохудожественными средними и крупными планами, в «Гранатовом саду» все иначе. Налицо смена эстетического взгляда и подхода в драматургии кадра. 

Режиссер Ильгар Наджаф практически оказался от крупных планов, не только лиц, но и даже предметов, в том числе классической «восьмерки», вместо этого и как правило в фильме преобладают общий панорамный «средний», однако тут есть некая хитринка – в рамках «среднего» персонаж может оказаться на переднем плане кадра, что вообще-то и заменяет искомый «крупный». Хотя и тут есть пару исключений. 

 
Эстетического шока такой подход не вызывает, в целом художественность кадра, напротив, приобретает, свою, авторскую глубину (тем более, что первая попытка вести повествование в фокусе «среднего плана», разбивая классические шаблоны, уже имела место в фильме «Занавес») тут как бы читается отчетливый посыл режиссера, примерно звучащий как: «здесь и так много интересного, чтобы еще зацикливаться на «крупных», однако этот подход имеет и свои минусы – иногда, по ощущениям, он делает такие планы однотипными по характеру. 

Хотя с другой стороны, ландшафты села Быгыр, где проходили съемки, и обстановка дома и сада, наполненного разнообразными предметами и утварью, весьма интересны для кинематографического взгляда и зрителя. 

 
Режиссер, пожалуй, впервые в азербайджанском кино, задался целью, наполнить весь формат кинокадра художественным действием. И если в правом углу экрана героиня, скажем, вешает белье в саду, то в левом – ее свекр может попивать чаек под сенью гранатовых деревьев и делать что-то еще. Уже нет привычного сосредоточения на смысловом центре кадра - их тут несколько и все действия происходят параллельно. 

 
Почерк воспроизведения кадра не всегда смотрится сбалансированно, хотя в его подаче безусловно есть некий алгоритм, свое режиссерское видение: темпо-ритм изображения характерен двумя крайними позициями – либо совершенно статичным, либо динамичным, где камера, порой, достаточно резво снимается с места и движется вслед вектору действия. Этот темпо-ритм, видимо, заменяет медленные наезды и отъезды, так привычные в психологическом авторском кино – их режиссер применяет крайне редко, использовав в качества художественного баланса и другой стилистический прием - движение в сторону от эпицентра действия и фокусирование на каком-нибудь знаковом объекте ландшафта как окончательной точке смыслового и кадрового действия. Так очень впечатляющи выглядит кадр с проросшим сквозь остов автомобиля стволом гранатового древа (некая отсылка к фильмографии Тарковского) и ряд других. 

Впечатляют знаковые ракурсы картины – их действительно немного, но этот стиль диктует минималистический почерк монтажа. В частности, харизматично выглядит кольцевая композиция картины с приемом «зеркального отображения»; если первый кадр фильма начинается с отъезда камеры от лица Джалала вглубь интерьерной композиции (в данном случае мальчик находится на приеме у офтальмолога), то последний кадр заканчивается в том же медицинском кабинете, «наездом» камеры на лицо мальчика и цветы граната за окном. Если принять во внимание, тот факт, что сын главного героя, согласно диагнозу врача, имеет редкий дефект зрения (он не отличает красный цвет от черного), и в конце мы видим цветы граната его глазами, композиционная мысль режиссера приобретает особое драматургическое звучание.

Впрочем, потенциал этого изящного художественного приема настолько высок, что он нашел свое разное прочтение и даже после выхода картины. И если в фестивальных копиях картины, которые нам посчастливилось увидеть, медик констатирует, что мальчик приобрел неизлечимый дальтонизм на красный и мы наблюдаем цветы граната глазами юного героя - в черном цвете, то в азербайджанской версии картины врач отмечает успешный исход лечения Джалала и цветы граната предстают для зрителей почему-то в красных тонах - вот такая вот своеобразная попытка как-то скрасить мрачный финал картины и обозначить пути выхода для потерявших надежду жителей азербайджанских глубинки. Тут, как говорится, «ноу комментс».  

Вадим Мансуров.              

Кинокартина произведена киностудией "Азербайджанфильм" и кинокомпанией "Buta Film". 
Режиссер – Ильгар Наджаф, авторы сценария фильма - Асиф Рустамов, Ильгар Наджаф и Ролаф Ян Миннебоо, оператор-постановщик - Айхан Салар, художник-постановщик - Рафиг Насиров, композитор – Фируддин Аллахверди, исполнительный продюсер - Акиф Алиев, продюсер - Ильгар Наджаф. Роли исполняют: Гурбан Исмаилов, Илаха Гасанова, Фархад Самими, Гасан Агаев, Ровшан Керимдухт и другие.